О том, как сплелись две войны — за власть и за «черное золото»

Почти три четверти века (начиная со свержения властей Ирана во главе с премьером Мохаммедом Моссадыком) грозовые события в Тегеране отзывались, казалось бы, неожиданным эхом в… Центральной Америке. Как говорится, странно, но факт! Зачинщики иранского путча 1953 года, вернувшись домой через океан, организовали год спустя свержение гватемальского президента Хакобо Арбенса. В 1979 году, едва спасшись от гнева соотечественников и находясь на панамском островке Контадора, беглый шах Ирана опасался мести от правивших в Тегеране исламистов — за перевод монархом огромной суммы в оплату за так и не присланные из США истребители. В 1983-м президент Рональд Рейган странно отомстил за устроенный радикалами из шиитской «Хезболлы» взрыв казармы Пентагона в Бейруте и гибель 242 американских парней — напал на остров Гренада в Карибском море. В 1986 году воевавшие с сандинистской Никарагуа «контрас» снабжались не «чем попало». Они оснащались за счет тайной сделки по поставкам — из Израиля — оружия Ирану, увязшему в «нефтепромысловой войне» с саддамовским Ираком. 

Контадора помнила о шахе 

С легкостью, будто это было вчера, вспоминаю вполне стандартный, с потолочным вентилятором номер экономкласса в заурядной панамской гостинице. Вижу солнечное тропическое утро и словно полосатый свет на стене комнаты. Его пропускали сквозь ряды бежевых полосок нависшие над окном жалюзи. Галдящие за окном разносчики съестных припасов лязгали по мостовой своими тачками — и эта какофония, конечно же, проникала во все интерьеры. Подниматься не хотелось. Биоритм расслабленного «внутреннего графика» лучше церковных колоколов напоминал, что на дворе воскресенье; и даже срочные спецкоровские планы хорошо бы отложить хоть на денек. 

Раздался, однако, нетерпеливый стук в дверь. На пороге возникла ладная фигура харизматичного человека средних лет, известного в 1980-х годах всей советской телеаудитории. Ко мне заглянул сосед по гостиничному коридору — политобозреватель Центрального телевидения Игорь Фесуненко. Выпускники журналистских факультетов знали его прежде всего по яркой, сочно написанной книге о Бразилии, где знатоку Латинской Америки довелось плодотворно поработать, — «Пеле, Гарринча и футбол». Книжку тогда изучали и цитировали, по ней писали курсовые работы.

В повседневной жизни Фесуненко казался хотя и в чем-то импульсивным, но добрым и — по своей натуре — необидчивым человеком. В моей памяти он остался единственным «отцом разведенной дочери», который, сдержанно говоря о себе и о своих семейных делах в часы «аэропортовских ожиданий», никак не осуждал бывшего зятя, который расстался с Еленой (в девичестве Фесуненко) в Москве за несколько лет до этого. Сам-то я, конечно, «ни о чем таком» не расспрашивал… Но, как видно, у Игоря Сергеевича проявилась за чашкой кофе склонность к воспоминаниям о личном.

С прилетевшим из Москвы политобозревателем и его оператором Анатолием Ивановым мы познакомились в холле отеля в субботу — накануне того дня, о котором идет речь. Не навязывая своих экскурсионных задумок, я не стал предлагать никакой воскресной программы. Да и зачем надоедать такому уважаемому мэтру, корифею «эфирной латиноамериканистики» и ведущему «Международной панорамы»?.. Фесуненко, впрочем, оказался демократичнее и расторопнее, чем я думал. Он не потратил вчерашний вечер попусту. Позаботился, иными словами, о том, чтобы провести воскресенье увлекательно и сообща. «На вот, получай авиабилет на Жемчужные острова. Точнее, до Контадоры и обратно, — с улыбкой протянул мне Игорь Сергеевич конверт с логотипом Air Panama. — Цена смешная, 30 долларов. Выезжаем на аэродром Albrook через час. Но торопись — рейсовая авиетка Islander хотя и шестиместная, но это не воздушное такси, долго ждать не будет. Завтракай, да побыстрее! И готовься осчастливить редакцию. Чем именно? Репортажем из колыбели Контадорского переговорного процесса. Неужто не хочется?».

Хотелось, даже очень. Ведь у этого клочка суши — особая история. В XVI-XVII веках учетчики (contadores) королевской казны Мадрида пересчитывали там драгоценные перламутровые раковины из лазурных вод. Принимали они и золотые, серебряные слитки из далекого Перу, доставленные галеонами для переброски через Панамский перешеек к Атлантике и далее — через океан — на Пиренеи. А уже в XX столетии остров послужил колоритной сценой для серии событий светской хроники. Здесь бывала кинозвезда Элизабет Тейлор, приезжал кумир эстрады Хулио Иглесиас, набрасывал свои бессмертные строки будущий нобелевский лауреат Габриэль Гарсиа Маркес… Начинал строить люкс-отель амбициозный миллиардер Дональд Трамп. Но, купив затем целый остров по имени Виверос, он забросил проект на Контадоре. Вот и ветшают недостроенные двухэтажные виллы с башенками, сходящиеся полукругом к совершенно пустой площади из отсыревшего бетона…

Мохаммед Реза Пехлеви —в курортном заточении

В 1983-м на этом же островке (километр на два) объявили о создании Контадорской группы в составе 4 стран. Они добивались прекращения войны между сандинистской Никарагуа и осаждавшими ее «контрас» — наймитами свергнутого революцией тирана Сомосы и его семейства. Панама, Венесуэла, Колумбия и Мексика провозгласили своей целью мирное решение проблемы, что, кстати, включало в себя и желанное окончание гражданской войны в соседнем Сальвадоре. В 1985-м возникла группа поддержки Контадорского процесса в составе Аргентины, Бразилии, Перу и Уругвая. И вот 7 августа 1987-го главы пяти стран региона подписали документ под названием «Меры по установлению прочного и длительного мира в Центральной Америке». Контадорская инициатива успешно завершилась. Но в момент моей поездки с Фесуненко и Ивановым это урегулирование было еще впереди, а пока…

…Пока меня интересовали другие эпизоды истории острова. Хотелось вернуться к итогам встреч между покойным панамским лидером Омаром Торрихосом и президентом США Джимми Картером, что прошли в 1970-х, когда обсуждался вопрос о национализации Панамского канала. Тематика крайне важная, но… и ее пришлось отложить в ходе той командировки. А вот другой вопрос получил-таки в блокноте «раскрытие», причем любопытное. Речь шла о кратком пребывании на острове — в 1980 году — свергнутого в Иране шаха Мохаммеда Реза Пехлеви и его супруги, шахини Фарах. Вообще-то экс-обладатель престола, сгорбленный недугом, думал завершить свое изгнание в Англии. Но в этом смысле британцы капризны. Как подтверждает и «непопадание» на Альбион в 1917 году отрекшегося от престола в ходе Февральской революции Николая II с его семьей, — англичане не очень-то любят привечать у себя экс-монархов. Хотят, видимо, избежать последствий. Вот и на сей раз премьер Маргарет Тэтчер отправила своего эмиссара, посла Дениса Райта, на Багамы, где шах приютился в ходе скитаний: отговорить бывшего властителя средневосточного государства от перелета в Лондон. 

Адресов для эмиграции у монарха почти не оставалось. И те же Багамы, и Южная Африка, писал Картер в дневнике 10 декабря 1979-го, «сообщили, что они не примут шаха, и это оставляет (в качестве единственного варианта) Панаму». Позвонив оттуда Картеру, посол США успокоил шефа: «Торрихос привержен идее принять шаха». «И я, — продолжал хозяин Белого дома, — дал Хэму указание закрепить это». «Шах и шахиня, — добавил Картер через день в дневнике, — хотят вылететь в Панаму». Согласие принять суверена на вилле олигарха и друга президента Торрихоса — Габриэля Льюиса Галиндо вроде бы дало выход из тупика. Но ненадолго — всего на три месяца. Как следовало из услышанных нами слов еще одного знатока Контадоры — яркого политика, ннтеллектуала и общественного деятеля Хосе де Хесуса Мартинеса, вокруг царственного скитальца климат так и не смягчился. Панамский собеседник, слывший другом английского писателя Грэма Грина, пояснил: после прилета шаха на Контадору Тегеран начал прессинг на Торрихоса. Цель: вернуть монарха в руки восставшего народа. Мог ли растерявшийся в этих условиях генерал-патриот догадываться, что вскоре уйдет из жизни не только шах? Не пройдет и года, как и сам Торрихос погибнет в загадочной авиакатастрофе!..

…И вот — к моменту нашей совместной (с Фесуненко и Ивановым) поездки на Контадору минуло после тех событий уже четыре года с лишним. А пока, хотя шел названный по имени экзотического острова переговорный процесс с целью прекратить войну на никарагуанских границах, но эта война все еще полыхала. Она опаляла республику своим зловещим дыханием со стороны Гондураса, где и ощетинились всевозможными калибрами гнезда «контрас». «Вот увидишь: проклятье шаха еще скажется. Война в Центральной Америке переплетется с конфликтом из-за нефти в Персидском заливе — тем, что идет между Ираном и Ираком», — пояснили в ходе ознакомительной беседы друзья из Компартии Панамы. «Это почему?», — спросил я недоуменно. «А потому что так бывает всегда. Здесь, на перешейке между Североамериканским и Южноамериканским континентальными массивами, да и на Антильских островах, любая война или путч странно сплетены с «персидским фактором». 

Услышав это, я поначалу не поверил. Но вскоре, вернувшись из Панамы на Кубу — в свой гаванский корпункт, — снова соприкоснулся со столь парадоксальной событийно-географической параллелью.

Иранская нефть и… гватемальские бананы

По возвращении — уже без Фесуненко и Иванова — из Панамы в Гавану, я получил от коллег из пресс-службы МИД Кубы предложение: навестить одного именитого политэмигранта. Речь шла об уже давно поселившемся на острове «канцлере суверенитета» былой Гватемалы — Гильермо Ториэльо, экс-министре иностранных дел «банановой республики». Это он отстаивал еще в 1954-м под сводами ОАГ и ООН прогрессивный курс президента Хакобо Арбенса. «Никогда еще малая страна, — говорил Ториэльо на Х Межамериканской конференции в Каракасе в 1954 году, — не подвергалась столь сильному давлению. Это политика долларовой дипломатии, политика большой дубинки. Мы решительно возражаем против переноса маккартизма на международную арену… Осуждаем перед этой конференцией, перед совестью Америки политическую агрессию и угрозу экономической интервенции, жертвой которой становится Гватемала». Обосновывая потребность в импорте чехословацких винтовок для защитников страны, глава ее дипломатии был непреклонен. И клеймил позором спонсоров назревавшей агрессии, замаскированной под «внутренний» военный мятеж под предводительством продажного подполковника Кастильо Армаса. 

С тех пор — к моменту нашей гаванской встречи — минуло около трех десятилетий. Но измученная Гватемала по-прежнему страдала от произвола латифундистов средь бела дня и ночного всевластия «эскадронов смерти». Многим изгнанникам все еще приходилось жить с семьями вдали от родины.

…Интеллигентно-породистый сеньор Ториэльо приветливо распахнул мне дверь уютной квартиры с полом из беломраморной плитки. Находилась она, помнится, на втором или на третьем этаже, как бы нависавшем над гаванской набережной. Хозяин дома походил не столько на «обрусевшего» в Карибах креола — небогатого потомка выходцев с Пиренеев, сколько на испанского гранда с графически удлиненным лицом «дон-кихотского усача» с полотна Эль Греко. Мне сеньор Гильермо запомнился театральными, фотогеничными жестами и четкой артикуляцией. 

Поведав ему о своих встречах на все еще помнящей шаха Контадоре и в столичном Сьюдад-Панама, я сказал: «Нашим читателям уже известно, что вы, гватемалец, — член руководства Сандинистского фронта национального освобождения Никарагуа. Но вот в Панаме, как ни странно, вспоминают о недавнем пребывании нежелательного гостя — Его Величества Мохаммеда Реза Пехлеви. И обсуждают войну не только в соседней Никарагуа, но и на огромных, хотя и далеких отсюда, землях Ирана и Ирака, — их схватку за большую нефть. Это ведь и впрямь трагедия: два государства в исламском мире подрывают свои силы и жертвуют молодежью на радость недругам нефтегазоносного Ближнего Востока. Возглавив «Антиимпериалистический трибунал Nuestra America», — видите ли вы какие-либо параллели той войны за кладовые «черного золота» с тем, что переживает Карибский регион?».

Затянувшись душистой сигарой, Ториэльо начал издалека — с гватемальского путча 1954 года. «По мере того как угроза свержения нашего правительства во главе с Арбенсом нарастала, — заговорил он с горечью, — я часто видел не только событийные, но и стилевые совпадения с госпереворотом 1953 года в Иране. Заказчики, как и на тегеранских базарах, подкупали у нас не только военных, но и люмпенов, маргиналов, уголовников… Зомбирование и запугивание толпы, опробованное за год до этого в «персидском контексте», часто повторялось на окраинах столицы нашей «банановой республики» — Сьюдад-Гватемала и, добавлю, вело к очередному закабалению страны»… 

…На журнальном столике, пока мы общались, так и остались распахнутые развороты региональной прессы с сенсационными заголовками о «войне за нефть» очень далеко от Карибского бассейна — в северо-западном «углу» Персидского залива. Сводки с ирано-иракского фронта, грохотавшего с 1980 года из-за проблемы контроля над нефтеносной провинцией Хузестан, стали в 1985-м ужасающими. Из сравнительно безлюдных или малонаселенных зон, затронутых боевыми действиями первой половины братоубийственной войны, главные удары с обеих сторон переместились на центры урбанизации. Началась пресловутая «война городов». По одну сторону границы методично бомбились Тегеран, Исфахан, Тебриз и Ширах, а с другой — Багдад и Басра. В июне задымились иранские нефтяные терминалы на острове Харк, а в ответ был подвергнут безжалостным налетам нефтеналивной порт Фао. К тому времени общие потери армии Ирана уже составили 170 тыс. человек, то есть почти 100% довоенного состава. Более 40 тыс. иранских солдат находились в плену. Ирак же потерял 65 тыс. человек убитыми и 11 тысяч пленными. 

Что говорил Гильермо Ториэльо

— Вот увидишь: кровоточащему Ирану, потери которого гораздо ощутимее во всех смыслах, точно понадобится эффективное противотанковое оружие. Цель — остановить броневые колонны Саддама Хуссейна, оснащенные с помощью СССР, — невесело сказал Торриэльо. — Так что Белый дом, вопреки неприязни к шиитской революции и пленению американских заложников в Тегеране, в порядке исключения пойдет на такое содействие персам. Короче говоря, кое в чем наверняка повторится закулисный оружейный аспект той «переклички» забытых событий, которые «стряслись» в 1953-м в Иране и — в 1954-м — у нас в Гватемале. Не исключаю, что, как и в ту пору, произойдет вновь таинственное раздвоение одних и тех же вашингтонских персоналий, ведающих оружейной контрабандой в «высших интересах свободного мира».

— А что — такие люди действительно существовали?, — решил я уточнить.

— Сколько угодно. Возьми хотя бы полномочного оператора как иранских, так и гватемальских событий, каковым был один и тот же американский «секретчик» с германскими корнями. Речь идет о Фрэнке Визнере, уроженце штата Миссисипи, но при этом выходце из немецкой семьи. 

Уже после встречи с Ториэльо я навел доступные мне справки о Визнере. В начале Второй мировой генерал Уильям Донован — шеф Управления стратегических служб (УСС) — отправил его из США на Балканы. Находясь 7 декабря 1941 года на территории союзницы Гитлера — Румынии, молодой американский разведчик услышал о японском нападении на Перл Харбор. И понял, что на сей раз даже заядлым вашингтонским изоляционистам не дано обойтись без вступления в вооруженное противоборство с державами «оси». Понял — и срочно выехал через фашистскую Болгарию в соседнюю Турцию. Там, в Стамбуле, Визнер впервые соприкоснулся вплотную с реалиями Ближнего Востока, в том числе Ирана.

Прошли годы, и Визнер занял высокую должность в ЦРУ. Как писали еще в советское время историки спецслужб, некоторые его акции, такие как путч 17 июня 1953 года в Берлине при участи бывших гитлеровцев, провалились. «Другие, как, например, свержение кабинета Моссадыка в Иране, принесли успех». И вот — путч в Гватемале, где ассистентом Визнера стал посол США Джон Пьюрифой, прозванный Джеком Улыбкой. По соседству, в Никарагуа и Гондурасе, были созданы центры военного обучения наемников. Один из них работал на плантации никарагуанского тирана Сомосы в Эль Тамариндо. Другой — на острове Мототомбито, что на озере Манагуа. В ряды агрессоров было сведено около тысячи «рыцарей удачи». Среди них, по данным тех же советских исследователей, были служаки из нацистского вермахта и абвера. Они сокрушались о том, что их идолу, Отто Скорцени, не удалось устранить в 1943 году «Большую тройку» во время исторического саммита в Тегеране. Да, в подборе кадров Фрэнк Визнер дал волю своим старым симпатиям.

Что же касается оружия, то «ЦРУ закупало его при посредничестве Луиса Сомосы — сына диктатора — у гамбургской фирмы J. K. Korde & Co. Боевики, нанятые по линии фирмы La Frutera, получили пулеметы, напалмовые бомбы, минометы». В Манагуа, Тегусигальпе были развернты радиостанции. План вторжения вызревал под кодовым названием Stranghold («Удавка»). Удавка, наброшенная на суверенную страну в июне 1954-го, определенно сработала. Она удалась для тех, кто сжимал ее руках… Ну а сейчас, в 1985 году, я еще не подозревал, что преемники и потомки пресловутого Визнера, уже затевали — в контексте «нефтяной бойни» в Персидском заливе и одновременной войны с «контрас» в Центральной Америке — очередной оружейный трюк.

Канун огромного скандала

Дело было — теперь уже — ранней осенью 1986-го. В резиденцию никарагуанского президента (как и сейчас, им был Даниэль Ортега Сааведра) меня привезли поздно вечером. А ждать обещанной встречи с ним пришлось и того дольше — до полуночи. От сонливости спасал чай с лимоном — ледяной, но все равно крепкий, налитый в стакан для коктейля. 

Задача интервью, как я сознавал ее в свете редакционных инструкций (и, видимо, это понимал догадливый, искушенный в подобных диалогах со СМИ команданте), была непростой. Предстояло с трудом найти слова поддержки в пользу начатой горбачевской перестройки, хотя друзей СССР в Латинской Америке она не радовала. Но шел уже второй год «нового политического мышления». Советская печать все больше нуждалась в позитивных откликах зарубежных коммунистов, социал-демократов и деятелей национально-освободительного движения на «общечеловеческие ценности»… 

«Уж не оборвется ли наша помощь правящим в Никарагуа сандинистам?», — подавленно спросил я незадолго до той никарагуанской поездки. Спросил, правда, в другом месте и при иных обстоятельствах. Поделился тревогами в кубинской столице с близким к советской элите коллегой — представителем старшего поколения. То был прилетевший ненадолго из Москвы Генрих Боровик — общественный деятель и публицист. Разговор шел на гаванской квартире у наших друзей-дипломатов, и дружеская обстановка располагала к искренности. Генрих Аверьянович, уважаемый в журналистском цехе очевидец многих перемен к югу от Рио-Гранде, ответил, что ему неизвестны какие-либо намерения Кремля по отдалению от латиноамериканских революций. Помню, в тот момент у меня, что называется, отлегло от сердца.

А ведь с другой стороны, и сами-то сандинисты, ослабившие и без того шаткую экономическую базу «республики озер и вулканов», тоже хороши были! Никаких иллюзий в отношении эволюции Никарагуа после свержения жесточайшей диктатуры Сомосы не оставалось даже у близких союзников. Сами же лидеры СФНО, державшие штурвал уже седьмой год, наносили своими промахами больше вреда курсу прогрессивных преобразований, чем внешние факторы, в том числе и возможные (особенно в эпоху перестройки) сбои в советских поставках, кредитах и техническом содействии. Сын моего гаванского собеседника Артем Боровик, ныне покойный, заведовавший в редакции журнала «Огонек» международным отделом, смело опубликовал мою статью на эту болезненную тему. Впоследствии, проиграв всеобщие выборы 1990 года, сандинисты признали многие из своих ошибок. Впрочем, высокие матери революционной теории и практики — это одно дело, а текущие факты военной хроники — другое.

Подумав об этом, я сменил канву своего интервью с Ортегой и перевел разговор с президентом республики на борьбу с внешней угрозой, особенно на гористом севере страны, покрытом сельвой. Поведал президенту о своей поездке в подаренный Советским Союзом военный госпиталь в округе Чинандега, а затем и в соседний округ – Матагальпа. Там, на границе с Гондурасом, шли непрерывные стычки с «контрас». И вот что неприятно: у плененных врагов республики все чаще конфисковывались не привычные автоматические винтовки производства США, а наши автоматы АК-47. Я, кстати, тоже слышал об этом от военных, и не раз. Но, согласитесь, гадать о происхождении трофейных «Калашниковых» было неудобно. Что, если в прошлом они были сорваны боевиками с убитых в боях сандинистов и лишь потом снова попали в виде трофеев к защитникам Никарагуа? Да и вообще к чему озвучивать в беседе с главой государства неподтвержденные выводы? 

 Ни автор этих строк, ни, видимо, сам Даниэль Ортега не могли знать той душной ночью, что вскоре, 5 октября 1986 года, в небе над Никарагуа будет подбит американский грузовой самолет, за штурвалом которого находился пилот Юджин Хазенфус. Как оказалось, воздушный транспорт был до отказа набит оружием… советского производства для «контрас». Хазенфус тут же заявил, что два человека, летевшие с ним, служат в ЦРУ. 

«Ирангейт»: как он начинался

О громкой международной афере, вошедшей в историю как «Ирангейт» и почти доведенной на Потомаке до импичмента Рональда Рейгана, вышло многотомье монографий, документальных сборников и детективной литературы. Но ведь тот же самый скандал назывался еще и по-другому: «Иран-контрас». Между тем о его центральноамериканской, точнее никарагуанской, составляющей известно меньше. Меньше, чем о начальной — ближневосточной отправной точке всей этой истории, связанной с непокорным «режимом мулл» на берегах Персидского залива. 

Старт был по-человечески понятным. Рейган, возгордившийся в первые же часы своего правления долгожданной вестью об освобождении в Иране 52 американских заложников (хотя согласовано это было с Тегераном еще при предыдущем президенте Джимми Картере), был вскоре удручен… своей же неспособностью повторить тот успех в середине 1980-х. Никак не удавалось вызволить из-за решетки (т.е. из застенков ливанских шиитов) еще одну группу соотечественников. В мае 1986-го их насчитывалось в Бейруте всего четверо. Но резонанс заточения был для Белого дома самым негативным, тем более что пятого узника по фамилии Килберн тюремщики казнили в апреле — в знак мести за только что отгремевшие американские авианалеты на Ливию. Бомбардировки, в свою очередь, характеризовались в Соединенных Штатах как возмездие за гибель американских военнослужащих в результате взрыва, устроенного исламистами в одной из западноберлинских дискотек. Ну чем, спрашивается, не порочный круг убийств и репрессий за убийства!..

Ради сделки с Тегераном и выдачи узников пришлось пойти на крайность. Шиитам, воевавшим с суннитским Ираком, не хватало (как и предрекал в беседе со мною Гильермо Ториэльо) противотанковых ракет для боев с армадами Саддама Хуссейна. Поставить Ирану партию оружия, ПТРК TOW, американцы не могли ввиду запрета, наложенного своим же конгрессом. А Израиль, хотя и называвший антисемитизм Тегерана главной для себя угрозой, на деле куда больше опасался отмобилизованной армии Саддама. Располагая ударной мощью, она к тому же получала военно-техническое содействие не только от СССР, но и — поначалу — от Франции, США и других держав Запада. Потому Тель-Авив и вызвался тайно снабдить иранцев сотнями TOW из своих арсеналов взамен на обязательство Белого дома: возместить Израилю столько же комплектов этого оружия. Иными словами, все выходило таким образом, что инициаторам этой аферы не пришлось бы нарушать законы США. К тому же тайные договоренности с закулисными иранскими коммерсантами считались хитросплетенными на редкость. Заключены они были так, будто в любом случае речь шла не о межгосударственных военно-технических связях, а о частных контрактах. 

Опираясь на эти предпосылки, Тегеран посетил бывший советник Рейгана по национальной безопасности Роберт Макфарлейн — автор планов обмена пленников на оружие, озвученных в офисах Вашингтона как «Концепция». Сопровождал Макфарлейна в поездке подполковник Оливер Норт. Я бы назвал его идейным потомком вышеупомянутого Фрэнка Визнера, ветерана спецопераций как в Иране, так и в Гватемале. Норт, как и новый помощник президента США по нацбезопасности адмирал Джон Пойндекстер и генерал ВВС Ричард Секорд, в итоге стали для конгресса и СМИ козлами отпущения за эту грязную историю. Целью «сверстанной» Нортом программы встреч с иранскими чиновниками было «обеспечить возвращение четырех заложников, которых боевики «Хезболлы» продолжали удерживать в Ливане. 

TOW — против Ирака, а «Калашниковы» — против Никарагуа

Была, впрочем, у Норта еще и попутная задача: раздобыть средства для вооружения никарагуанских «контрас» — противников революционной власти во главе с команданте Даниэлем Ортегой. Сделать это легально опять-таки не было возможности — конгресс США резко осудил недавнее минирование никарагуанских портов, прежде всего нефтяного терминала в тихоокеанской гавани Коринто. Было, кроме того, строго-настрого запрещено помогать в какой-либо форме антисандинистам, окопавшимся в Гондурасе и Коста-Рике.

Помог, однако, все тот же Израиль. Хотя освобождение узников в Ливане сразу же забуксовало, — Тель-Авив выдвинул перед подполковником еще один козырь. Норту объяснили, что многомиллионный навар от иранских платежей за поставки TOW можно будет пустить не на абстрактные закупки для «контрас», а на оплату оружия советских типов, отвоеванного у египтян и сирийцев. Эта амуниция не вызовет в центральноамериканской сельве сенсационной реакции. В самом деле, разве мало в Никарагуа и Сальвадоре винтовок, автоматов или пулеметов из Тулы, Ижевская или Коврова?! Перипетии полузабытого сюжета предметно описал историк «Ирангейта» Майкл Смит. В книге «Элита киллеров» он рассказывает: «Израильтяне, сильно желающие испортить жизнь саддамовскому Ираку, настаивали на продолжении переговоров и оружейных поставок в Иран, и они же предоставили стимул, убеждающий Норта в том, что это следовало делать. Пользуясь ограничениями на военную помощь для Никарагуа, Тель-Авив предложил снабдить «контрас» тем оружием, в котором они нуждались».

В сентябре 1986 года Норт сообщил Пойндекстеру нечто важное. Министр обороны Израиля Ицхак Рабин, как сказал Норт, обещал «крупные партии трофейного оружия, изготовленного в светском блоке, для использования этой техники бойцами никарагуанского демократического сопротивления. Если премьер Израиля Шимон Перес поднимет этот вопрос, — для президента США будет целесообразным выразить ему благодарность, ибо израильтяне имеют крупные запасы амуниции, соответствующей тем стандартам и типам, которые применяются силами никарагуанского сопротивления». Но, увы, никакая благодарность (ни от израильтян, ни от защитников нефти Хузестана в иранских окопах, ни от «контрас» в дебрях Центральной Америки в итоге не спасла в итоге республиканскую администрацию бывшего голливудского актера, а впоследствии — хозяина Белого дома. Не спасла, как известно, от сногсшибательного скандала из-за трансатлантических манипуляций с TOW и АК-47. Изначально грязный и неправедный сюжет все равно стал явью. 

«Каков был крупнейший кризис в годы президентства Рональда Рейгана? — задается вопросом его сын Майкл. — Бесспорно, это было дело «Иран-контрас». Когда обвинения в заключении сделки были обнародованы, — Рейган осознал их во всей полноте, действовал быстро и назначил комиссию под руководством г-на Тауэра, которая расследовала улики. А когда свои оценки представила комиссия Тауэра, Рейган обратился 4 марта 1987 года к нации из Овального кабинета. Они принял выводы, включая критику в свой адрес, и взял на себя полную ответственность за действия администрации». «Он не прибегал к самооправданиям, — продолжает Майкл Рейган. — Вместо этого президент пообещал американскому народу, что все рекомендации комиссии Тауэра будут выполнены. То есть отец недвусмысленно извинился перед народом США. Сделав это, он оставил скандал «Иран-контрас» за собой… А ныне, говоря между нами, я не уверен, что мой отец и впрямь чувствовал, что его администрация совершила какую-то ошибку».

…Вот, собственно, и вся история, которой автор этих строк хотел сегодня поделиться. Иногда, глядя через окно на мартовскую Москву 2021 года, то есть спустя целую треть века после описанных событий, я переспрашиваю сам себя: было ли все это на самом деле? И только профессиональная память, да пожелтевшие страницы мятых журналистских дневников, подтверждают подлинность рассказанного. Да, летит времечко… Летит стремительно и необузданно — так, что ничего с ним невозможно поделать.

Павел БОГОМОЛОВ

В 1981 – 1987 гг. автор работал собственным корреспондентом «Правды» в Республике Куба, странах Центральной Америки и Карибского бассейна; в 2005-2010 гг. — PR-менеджером российских нефтегазовых проектов в Венесуэле.