Февраль 17-го в истории науки

Мы имеем острое противоречие между глобализирующейся наукой и критическими технологиями, которые составляют основу национальной безопасности и конкурентоспособности и предмет государственной и корпоративной политики

Последние пятьсот лет, с начала Нового времени, мы жили в экстерналистской модели науки. Всегда был субъект, предъявляющий спрос на научную работу и научные знания как ее результаты. В разные времена этим субъектом была Церковь (католическая — в полемике с неоязычниками Возрождения и английская протестантская — в полемике с католиками), для которой наука была любимое дитя, ведь она открывает законы природы, по которым Господь установил этот мир.

Потом субъектом стало и в значительной степени пытается оставаться государство — и ради престижа, и из идеологических соображений, и исходя из запросов силовой, военной системы. Наконец, квалифицированным и платежеспособным заказчиком научных знаний в последнее столетие выступают крупнейшие частные корпорации.

И вот сегодня мы все сильнее втягиваемся в ситуацию, когда наука развивается в интерналистской модели — из себя самой. С одной стороны, на рынке вращается огромное количество денег, главным образом частных, так что на любой опыт, не противоречащий грубо законам природы, при некотором усердии можно добыть денег (да и на противоречащий, при определенном везении, тоже — на МКС, например, тестировали безопорный двигатель, противоречащий третьему закону Ньютона).

С другой стороны, дигитализация научного знания и размер вычислительных мощностей таковы, что впору говорить о формировании глобальной исследовательской сети и глобальных библиотек знаний, а плюс к ним — совсем новых способов обработки этих знаний, например нейронными сетями компьютеров.

В результате действия всех этих факторов развитие науки приобретает новое качество, когда новые результаты вырастают не только (а может, уже и не столько) в результате осознанного решения заказчика о приоритетности научного направления, но и «сами», как сам несется, набрав энергию, снежный ком со склона горы. Научно-технический процесс при этом существенно ускоряется, а возможности какого-либо внешнего управления этим процессом в значительной степени утрачиваются.

Ситуация блестяще ложится в образ революции, данный Александром Солженицыным в гениальном цикле «Красное колесо». Давая хронологию событий февраля 2017 года, Солженицын описывает ситуацию, когда одни процессы захлестывают другие и никто не рефлексирует процесс в целом. Еще Шульгин уговаривает императора Николая отречься в пользу брата, еще Родзянко мечтает о конституционной монархии, а либеральные круги уже решают, что предпочтительнее любой монархии будет республика. А в это время Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов издает свой приказ номер один, согласно которому воинские части теперь подчиняются не офицерам, а выборным комитетам, что разом подрывает всю либерально-правовую конструкцию. Одновременно крайние радикалы, большевики и эсеры-максималисты договариваются о том, что Петросовет избыточно консервативен и решают стряхнуть все фигуры с шахматной доски, устроив следующий этап революции. Все эти события происходят почти одновременно, каждое следующее захлестывает предыдущее.

Аналогичным образом мы сегодня пытаемся надуть бюджетами опорные университеты и российскую государственную науку, сформировать приоритетные направления и планы, по которым будет развиваться отечественная наука, по крайней мере фундаментальная. При этом за время обсуждения этих приоритетов — и абсолютно независимо от них — в мире рождаются целые научные направления, например оптогенетика.

Мы стараемся вписать наши университеты в международный контекст, сделать их глобальными центрами компетенций. И в это же самое время на Западе стали осознавать, что институт локализованных центров компетенций стремительно уходит в прошлое: на один научный проект по клеточной биологии международная коллаборация собирается в Йоханнесбурге, а следующий проект с близким, но ротированным составом по смежной теме будет работать уже в Оксфорде или Сорбонне. Научный процесс идет, компетенции нарастают, но они глобальны, они не локализованы, доступ к ним, в общем, глобально открыт (за довольно редкими стратегически важными исключениями), как и доступ ученых мира к международным коллаборациям.

При этом государственные и международные (в ЕС, например) программы, подкрепленные достаточными бюджетами, по тем или иным направлениям научного поиска продолжают действовать: закачав энную сумму денег, вы соберете под конкретную программу нужных людей, но держать людей «на привязи» в этих программах неопределенное время уже невозможно.

Как работать с этой новой ситуацией, непонятно пока никому. Но мы в России даже еще не осознали этого вызова.

Проблема осложняется тем, что конкретное технологическое лидерство остается — и эта тенденция тоже лишь усиливается — фундаментом экономической успешности и национальной безопасности конкретных государств.

При этом нужно понимать, что военная и гражданская наука и технологии давно и прочно переплелись. Классический пример — доступные через Google фотографии российской авиабазы в Хмеймиме, сделанные спутниками дистанционного зондирования Земли. Вчера это было оборонным хайтеком — сегодня за умеренную плату доступно частным лицам и предоставляется частными же компаниями. Сегодня услуги мультиспектральной съемки наземных объектов доступны и для оборонных, и для гражданских задач и предоставляются частными провайдерами на коммерческой основе.

При этом трансграничный трансфер технологических компетенций, в отличие от научных знаний, контролируется и регулируется государствами и корпорациями, особенно на передовых и критически важных для безопасности направлениях. Допуск иностранных капиталов в компании, продуцирующие новейшие технологические компетенции и владеющие ими, тоже ограничивается. Примеров масса, самый яркий — наши приключения, еще до санкций, с попыткой зайти в капитал западных машиностроительных и нанотехнологических компаний (кстати, такие же проблемы были и у китайцев — мы вовсе не одиноки).

Итак, мы имеем острое противоречие между глобализирующейся наукой и критическими технологиями, которые являются основой национальной безопасности и конкурентоспособности экономики, а значит, подлежат государственному и корпоративному управлению и контролю. Как будет разрешаться это противоречие и для каких качественных изменений оно, в рамках диалектической логики, станет основой — неясно.