Проблемы инженерно-технического образования в СССР

Философ Петр Сафронов о дипломах советских инженеров, проблеме мелового преподавания и дискуссии физиков и лириков

В 2017 году в финал очередного конкурса «Инновации в образовании» вышел проект создания виртуальной химической лаборатории. Участники этого проекта обещали победить страшную проблему, так называемую меловую химию, то есть преподавание химического, физического, биологического содержания в школе и вузе без экспериментов и опытов, а только при помощи грифельной доски и мела, пластиковой доски и фломастера.

Удивительно, но ровно теми же словами основную проблему своей педагогической деятельности описывал один из наиболее выдающихся физиков начала XX века Виктор Васильевич Стратонов, один из выборных деканов Московского университета после революции 1917 года. Стратонов, вспоминая о том, как ему довелось преподавать в 3-й московской гимназии в 1903 году, говорил, что вызвал фурор у гимназистов, впервые показав им настоящий физический опыт. Гимназисты даже представить себе не могли, что можно учиться химии или физике не по учебнику, не наблюдая за унылым скрипом мела по грифельной доске, а работая с реактивами, изучая настоящие химические реакции, ставя физические опыты.

В то же время в Москве представитель видной купеческой семьи Николай Петрович Вишняков писал свои дневники. В них была глава, названная отчасти по-гётевски «Годы учения моего в Московском университете». Вишняков вспоминал о времени еще более раннем, о 1860-х годах. Но картина, которую рисовал он, была равно такой же, как и та, о которой говорили участники конкурса «Инновации в образовании» в 2017 году, и та, о которой вспоминает Стратонов применительно к 1903 году: все та же меловая химия, меловая физика и абсолютная невозможность для учащегося прикоснуться к чему-то руками.

Разумеется, было бы неисторично думать, что мы сегодня, в 2017 году, впервые эту проблему обнаружили. Уже в 1915 году, подчеркну, до Октябрьской революции и в годы Первой мировой войны, Комитет молодых преподавателей Императорского высшего технического училища специально собрался, чтобы разработать проект реформы технического образования в империи. Они даже выпустили книжечку, которая так и называлась. В ней говорилось, что довольно готовить инженеров-энциклопедистов, которые знают обо всем понемногу и умеют только писать формулы на доске, — нужно готовить настоящих инженеров, которые не боятся устройств, с которыми им приходится работать.

В чем, по мнению авторов проекта 1915 года, была основная проблема? Для объяснения своей позиции они использовали сравнение опыта Российской империи с Германией и говорили о том, что если в Германии рост числа студентов сопровождается ростом числа денежных средств, которые государство тратит на каждого студента, то в России рост студенческого потока не сопровождается аналогичными финансовыми расходами. Таким образом, проблема, которая порождает меловое преподавание естественных дисциплин, была сформулирована уже тогда. Бедное государство просто не в состоянии обеспечить всех студентов, которые учатся на этих специальностях, достаточным количеством реактивов, достаточным количеством преподавателей, которые умеют ставить опыты.

Но произошла революция. Она пообещала обновление не только антропологического проекта, не только политического порядка, но и начал технического образования. Уже в начале 1920-х годов, в 1920–1921 годах, проводятся серьезные работы, направленные на то, чтобы полностью перестроить образование в техническом училище и других крупных учебных заведениях технического профиля в России и других странах, которые образовали Советский Союз. Но попытки обновления наталкиваются на ту же самую проблему: недостаток преподавателей, умеющих работать с приборами и готовых отступить от традиционных, меловых технологий, а главное — и эта проблема не должна нас удивлять — неготовность государства финансировать затраты, необходимые для обновления технического парка и школ, и вузов. В 1922 году нарком просвещения Анатолий Луначарский пишет паническое письмо Ленину, спрашивая его: «Зачем, зачем же эти негодные профессора Московского технического училища жалуются на меня Рыкову и вам лично, утверждая, что я мешаю им работать? Ведь я всего-навсего хочу, чтобы они обновили свои преподавательские техники, чтобы они наконец отступили от привычного им чтения лекций и начали работать с приборами».

Эта же история повторяется в 1930 году, когда наркомом уже был Бубнов, а не Луначарский, и в 1958-м, когда планируется очередная реформа советского образования. То есть на протяжении всей истории мы видим, как тот или иной политический деятель сталкивается с необходимостью объяснить, почему, невзирая на декларации об обновлении советской высшей школы и средней, проблема мелового преподавания основных предметов естественно-научного цикла остается без изменений. Как можно ответить на этот возникающий из документов вопрос?

Пожалуй, можно назвать две основные причины сохраняющегося господства меловой химии и меловой физики. Первая заключается в том, что задача инженерного образования и технического образования в целом в Советском Союзе была не столько утилитарной, сколько идеологической: инженеры представлялись профессией, которая максимально далека от политических дискуссий, от бесплодных умствований, и поэтому инженеров нужно было готовить не для того, чтобы они стали инженерами, а для того, чтобы они не стали историками, философами или, хотя это слово не из лексикона советской эпохи, интеллектуалами.

Инженерное образование, решающее задачу деинтеллектуализации пространства школы, будь то средней или высшей, было с успехом построено. Но оно имело одно неприятное следствие, которое стало ключевым препятствием на пути формирования действительно современной технической школы. Следствие это заключалось в том, что инженеры, получившие соответствующий диплом в советских вузах, часто не шли работать по своей специальности. В докладной записке о состоянии технического образования в РСФСР в 1968 году представители Министерства образования указывают, что почти 70% людей с дипломом инженера не работают по профессии, которую они получили. Им приходится заниматься ожиданием в очередях, подписыванием документов, согласованием, ожиданием выдачи материалов и так далее. Таким образом, инженерная профессия становится своего рода выражением для неопределенного полубюрократического, полунеквалифицированного труда, связанного с бессмысленной тратой своего времени.

Неудивительно, что в конце советской эпохи, в 1988–1989 годах, когда вновь созданный Государственный комитет по образованию предпринял тотальную ревизию всего опыта советской эпохи, выяснилось, что, хотя инженеры действительно стали массовой профессией, массовость эта была вовсе не технического характера. Это массовая профессия людей, которые не знали, чем занять себя, не могли найти применение своим навыкам и в результате разочаровывались в том дипломе, который они получили.

Создавая новую техническую школу, советское государство провозгласило одновременно курс на пролетаризацию интеллигенции. Это означало, что среди людей, получающих дипломы о высшем образовании, будет становиться все больше выходцев из крестьян и рабочих. Советскому государству не нужны были интеллектуалы. Советскому государству очень мало нужны были выходцы из традиционной интеллигенции. И задача построения этой пролетарской интеллигенции была к 1930–1950-м годам в целом с успехом решена. Действительно, все большее число людей, особенно из рабочей среды, получало возможность поступить в университет на технические специальности.

Однако у стремления к созданию технической интеллигенции была оборотная сторона. И она заключалась в том, что образование получали люди, не обладающие более или менее развернутой общегуманитарной подготовкой. Иначе говоря, задачей образования становилось получить людей, умеющих работать с техникой, и только. В результате к концу 1950-х годов сформировалась целая группа людей, которые владели базовыми и даже продвинутыми навыками технической профессии, но при этом совершенно не интересовались гуманитарными предметами. Именно это было одной из причин развернувшейся в оттепельную эпоху дискуссии так называемых физиков и лириков, которая началась с очень острой декларации, привлекшей недоуменное внимание огромного числа читателей по всему Советскому Союзу, со стороны такого карикатурного отчасти, как бы мы сказали сейчас, физика. Автор письма в центральную газету утверждал, что ему вовсе не нужно разбираться ни в каких гуманитарных предметах, что достаточно хорошего знания технической специальности, достаточно прекрасного владения своим инженерным ремеслом, чтобы чувствовать себя нужным в жизни и чтобы чувствовать, что ты исполняешь свое предназначение. Именно эта постановка вопроса является моментом, который позволяет нам лучше высветить ограниченность курса советского правительства на построение новой технической интеллигенции.

Объявляя о задаче создания кадров для строящихся в результате индустриализации предприятий, советское правительство в действительности столкнулось с тем, что эти кадры или, как в случае участника дискуссии физиков и лириков, вовсе не интересуются гуманитарными предметами, или, что еще интереснее, будучи в своих технических вузах лишены доступа к правильной, официальной советской культуре, начинают изобретать свою. И возникает еще один интересный феномен, когда представители технической интеллигенции становятся создателями диссидентской литературы, бардовской песни и многих других феноменов, которые мы хорошо знаем по позднесоветскому периоду.

В самом конце 1980-х годов, когда Государственный комитет образования пытался провести общую оценку накопленного в течение советского периода опыта в сфере образовательной политики, выяснилось, что советское государство — это государство физиков, если отсылать к дискуссии физиков и лириков. Самое большое число дипломов было выдано таким специалистам, как экономисты, врачи, но и инженеры. Это говорит о том, что государство физиков — это государство, идеи которого, циркулирующие в этой среде, очень сложно поддаются контролю. То есть невозможно понять, куда двинется сознание человека, который вынужден накапливать опыт гуманитарный, опыт общекультурной эрудиции вне тех каналов, которые может ему предоставить образование.

Возможно, именно это стало причиной резкого изменения перечня наиболее популярных специальностей после распада Советского Союза в 1991 году. Данные комитета по делам высшей школы, а позднее — Министерства образования, которые работали в 1990-е годы, показывают, что в течение десяти лет произошло резкое изменение образовательного ландшафта: на первый план выбились специалисты в сфере управления, экономики, юриспруденции и так далее.

Но проблема, как реформировать государство физиков, от этого не исчезла. Только теперь вместо государства физиков мы имеем государство менеджеров, государство технократов. Проблема формирования массового, но вместе с тем качественного гуманитарного образования остается такой же острой, какой она была в советское время и какой она существовала в 1990-е годы. Пожалуй, именно эта задача создания такого образования, которое, не жертвуя навыками технической подготовки, могло бы интегрировать освоение предметов естественного, математического цикла с преподаванием гуманитарных дисциплин, является той задачей, которая сегодня стоит на горизонте образовательной политики.