ОБЪЕДИНЕНИЕ ЛИДЕРОВ НЕФТЕГАЗОВОГО СЕРВИСА И МАШИНОСТРОЕНИЯ РОССИИ
USD 91,43 1,12
EUR 95,80 0,92
Brent 0.00/0.00WTI 0.00/0.00

Журнал "Бурение и нефть" №02 (февраль) 2021 г. - Виктор Хайков об итогах 2020 года и ожиданиях в 2021 году в нефтегазовом комплексе России и мира Избранное

Что наступивший год готовит?

Закончился 2020 год. Год был трудным, тревожным, драматичным и противоречивым. По прогнозам мировая экономика из-за коронавируса потеряет не меньше 5,5 трлн долл. Кризис сильно затронул топливно-энергетический комплекс и особенно нефтегазовый сервис. Падение в нем предсказывалось до критических величин. Редакция журнала «Бурение и нефть» обратилась к экспертам с просьбой ответить на ряд вопросов, которые интересуют всех неравнодушных людей, в том числе и наших читателей.

2020 год уже стал достоянием истории. Год был сложный, трудный, опасный, тревожный, драматичный, противоречивый. Он подтвердил дурную славу, закрепившуюся в народе за високосными годами. Чем же запомнится этот год в истории?

Накануне 2020 года аналитические и прогностические службы крупнейших банков, агентств, газет и журналов прогнозировали рост мирового ВВП в среднем около 3 % с небольшими отклонениями в ту или другую сторону. Цена на нефть марки «Brent» предусматривалась в районе 60 долл. за баррель со значительными «+» или «-» колебаниями. Ничего тревожного в этих прогнозах и сценариях не просматривалось, и в целом ничто не предвещало беды.

Но все в мире стало меняться настолько быстро и непредсказуемо, что мажорные прогнозы стали меняться на панические. Известные аналитические центры стали считать текущий кризис самым глубоким со времен Великой депрессии 1930-х годов. По их прогнозам, мировая экономика из-за коронавируса потеряет не меньше 5,5 трлн долл.

Пандемия коронавируса вызвала макроэкономический шок. Еврокомиссия в пересмотренных прогнозах отметила, что экономика ЕС в 2020 году сократится более чем на 7 %. Но в случае прихода второй волны пандемии падение ВВП может достигнуть 16 %. Однако в четвертом квартале 2020 года большинство аналитических и прогнозных центров скорректировали цифры падения мировой экономики до 3,5–4,5 %.

В России кризис, вызванный пандемией коронавируса, больно ударил по всем сегментам: экономике, социальной сфере, культуре и т. д. От него пострадала и отрасль-донор – топливно-энергетический комплекс (ТЭК) и особенно нефтегазовый сервис. Падение в нем предсказывалось, по разным оценкам, от 20 и даже до 50 %.

В этой связи, в условиях значительной неопределенности развития ситуации в стране и мире, встает вопрос: что готовит нам 21-й год XXI века? Редакция журнала «Бурение и нефть» в канун нового года обратилась к экспертам с просьбой ответить на ряд вопросов, которые интересуют всех неравнодушных людей, в том числе и наших читателей.

1. Какими наиболее значимыми событиями на мировом энергетическом рынке отмечен 2020 год?

2. Насколько пострадал отечественный ТЭК от падения доходов от экспорта нефти, природного и сжиженного газа? Как это отразилось на нефтегазосервисном рынке? Какие меры предпринимаются для поддержки нефтегазосервиса в 2021 году и каковы перспективы его возвращения на мировой рынок?

3. Полтора десятилетия назад авторитетные ученые активно озвучивали идею сделать нефтегазовый комплекс локомотивом отечественной науки, производства и экономики в целом. Неужели ускоренный переход на рельсы ресурсно-инновационного развития так и останется благим пожеланием?

4. Как повлияют на развитие ТЭК западные санкции? Может они откроют глаза на порочность лозунга «Есть деньги – купим за рубежом готовое», может быть они станут стимулом для раскрытия возможностей отечественных машиностроительных и сервисных предприятий и покончат с импортозависимостью?

5. Благополучие страны во многом зависит от цены на нефть. Какой она будет в 2021 году и на перспективу до 2030 года? Не следует ли в этой связи активно развивать альтернативную энергетику?

6. «Уж сколько раз твердили миру…», что невыгодно гнать за рубеж сырую нефть, что надо развивать нефтегазохимию, глубокую переработку природных ресурсов, дома создавать продукцию высокого передела с высокой добавленной стоимостью. Что сейчас предпринимается в этом направлении?

7. Западное высокотехнологичное оборудование и технологии это, прежде всего, результат мощного финансирования науки, НИОКР, ОПИ, несопоставимого с российским. Многие отраслевые НИИ влачат жалкое существование. Еще Д.И. Менделеев предупреждал, что «без науки и с нефтью будут потемки». Как Вам представляется выход из сложившейся ситуации?

1. Одним из самых значимых событий, которое произошло в химической индустрии, я бы назвал вывод на проектную производительность уникального завода «ЗапСибНефтехим» (прим. – предприятие ПАО «СИБУР Холдинг» в Тобольске). Во-первых, это действительно самый крупный завод в России. Мощность производства полиэтилена на нем составляет 1,5 млн т, полипропилена – 500 тыс. т. Это, конечно, большие объемы.

Если оценивать в целом нашу химическую промышленность, то мы отстали очень серьезно. Но если говорить о производстве полиэтилена и полипропилена, Россия подошла к общемировому уровню.

Что касается всех остальных составляющих химической отрасли, то мы далеки от того, чтобы догнать и перегнать не только передовые, а даже «средние» страны, поэтому в данной области предстоит еще много поработать. И считаю, что та работа, которая сейчас ведется, в том числе строительство Амурского газоперерабатывающего завода, немного подтянет нашу химическую промышленность. Как я уже говорил на выставке «Химия – 2020», достичь уровня передовых стран нам сегодня вряд ли удастся, но мы в состоянии значительно повысить удельный вес химического сектора в структуре нашей экономики и, естественно, ВВП. Нам нужно иметь около 10 заводов, таких как «ЗапСибНефтехим». Тогда мы сможем приблизиться к некоторым «средним» странам. А что касается передовых стран – Китая, США, Японии и др., то до таких масштабов нам еще далеко.

Одним из самых значимых событий, которое произошло в химической индустрии, я бы назвал вывод на проектную производительность уникального завода «ЗапСибНефтехим» (прим. – предприятие ПАО «СИБУР Холдинг» в Тобольске).

Еще одно из значимых событий, о котором мы не можем не говорить, это 75-летие Победы. Весь прошлый год по идее должен был пройти под флагом этого значимого юбилея. Но ситуация с COVID-19 и некоторыми другими моментами, которые были на международной арене, не позволили нам в полной мере использовать это событие для повышения уровня нашего сознания и патриотизма. Что говорить, эксперимент за который взялись Ленин и Сталин по поводу социализма – это уникальная вещь, и мы должны его рассматривать, действительно, как крупный социально-экономический эксперимент. Не все получилось, особенно в плане экономики, наверное, это и повлияло на результат. Но тем не менее оставило след в развитии мировой истории. И, в общем-то, мы помним и знаем, что и сегодня многие страны (среди них Китай, Куба, Вьетнам и целый ряд других стран) продолжают этот эксперимент.

нужно серьезно заниматься малым бизнесом в нефтяной и газовой промышленности.

Из отраслевых мероприятий я бы отметил, что несмотря на пандемию и все прочие ограничения, связанные с ней, мы провели две очень обстоятельные выставки – Татарстанский нефтегазохимический форум и выставку в Уфе (Российский Нефтегазохимический Форум и 28-я специализированная выставка «Газ. Нефть. Технологии»). Они в этот раз собрали меньшее число участников, но, тем не менее, участие в них приняли несколько сотен достаточно представительных крупнейших компаний отрасли. Пожалуй, это единственные мероприятия за весь прошлый год, проходившие не дистанционно. В общем, одна из проблем прошлого года, которая была связана с пандемией, это отсутствие общения людей, возможности обменяться мнениями по каким-то вопросам, как говорится, «вживую», а не виртуально. По необходимости мы проводили много подобных мероприятий. Тем не менее, на мой взгляд, их коэффициент полезного действия составляет 50 % от очных встреч. Но, несмотря на все ограничения, жизнь в нашем нефтяном сообществе не угасала, она продолжается, хотя и менее активно, чем обычно.

Также можно отметить VII Всероссийский съезд горнопромышленников. Это большое событие для всех наших горняков. Учитывая, что мы идем с ними рука об руку, считаю, что это то мероприятие, которое также следует отметить.

2. Конечно же, пострадал, потому что резко снизился денежный поток, затем все нефтяные компании вынуждены были сократить свои инвестиционные программы, касающиеся наиболее капиталоемких статей. Во-первых, это бурение, на него приходится около 50 % инвестиций. На все остальные вопросы, связанные с геологией, капитальным строительством, приходится вторая половина. Так что прежде всего последствия коснулись наших буровиков. Сократились объемы бурения. Пока еще нет окончательных статистических данных, можно опираться на статистику 2019 г. Тогда мы вышли на достаточно хороший уровень, объем бурения составлял примерно 27 млн м скважин. Думаю, по состоянию на 2020 г. эта цифра будет близка к 20 млн м. Во-вторых, в капитальном строительстве некоторые проекты вообще пришлось закрывать или переносить по срокам. Мы обсуждали на совете директоров ПАО «Транснефть» определенные вещи, относительно которых было сказано, что мы не закрываем эти проекты, а просто переносим их на следующий период.

Есть целый ряд других проблем. В том числе вынужденное сокращение вложений в геологию, хотя они и так-то очень небольшие. К примеру, раньше бурилось разведочных скважин около 1 млн м в год, иногда чуть меньше, чуть больше (максимально – 1,1 млн м). Думаю, что по итогам прошедшего года это составит около 800 тыс. м. Каковы последствия от такого сокращения? Если мы не пробурили новую скважину в прошлом году или не открыли новое месторождение, значит, не думаем о том, что будем делать завтра или послезавтра. Потому что из скважины, которую мы не пробурили в прошлом году, мы не добудем нефти ни в этом году, ни в следующем. А такое положение дел – большой минус для перспективы развития нашей нефтяной промышленности.
Есть еще один момент, о котором нельзя не сказать. Что произойдет, если мы снизили добычу на 50–55 млн т? Во-первых, это затраты. Ведь чтобы остановить скважину, а в данном случае не одну, а целые промыслы, потребуются серьезные затраты, а затем, когда появится необходимость увеличения добычи, будут нужны еще дополнительные затраты на ввод этих скважин. Российское правительство, учитывая пандемию и ситуацию с кризисом, на мой взгляд, работало очень предметно и достаточно активно, но все они не могли учесть. В том числе – малые компании, традиционно страдающие больше всех. Понятно, что большие компании в силу инерционности, обладая определенными запасами, находятся в лучшем положении. А малые не имеют никакого резерва (нет своих переработки, запасов). Мы просили руководства министерств и правительства поддержать малый нефтяной бизнес в вопросе предоставления кредитов с минимальными процентами.

Поэтому один из выводов, который можно сделать из этого кризиса – нужно серьезно заниматься малым бизнесом в нефтяной и газовой промышленности. У нас есть прекрасный пример Татарстана. Здесь сегодня 29 малых нефтяных компаний, которые добывают не очень много, но и не мало – около 6 млн т. За счет этого республика в последние годы не уменьшала, а увеличивала добычу, не беру в рассмотрение прошлый год, учитывая ситуацию с ОПЕК+. Но факт остается фактом: малому бизнесу нужно уделить больше внимания. У таких компаний «обоз» меньше, они более мобильны, поэтому могут быстрее (по необходимости) остановить предприятие и, если нужно, восстановить.

Правительство России и Минэнерго обсуждали целый ряд мер, которые необходимо предпринять. Самая важная – четко определить задание по снижению добычи по каждой компании, что является не простым делом. Мы договорились с руководством Минэнерго, что тех компаний, которые добывают менее 500 тыс. т в год, задача о снижении добычи не коснется.

3. Такие идеи были и продолжают оставаться, но, к сожалению, этого недостаточно. По-прежнему объемы инвестиций в науку и научные исследования у нас очень малы. Для примера: компания Shell в 2019 г. затратила на данную деятельность около 1 млрд $. У нас четкой статистики нет, экспертная оценка показала, что все отечественные нефтяные компании в целом тратят на эти направления около 250 млн $.

Сегодня один из главных «китов» нефтяной и газовой промышленности помимо запасов, которые я отношу на 1 место, это технологии, а без вложений в науку не будет никаких новых технологий. Уже около 5–6 лет мы занимаемся вопросами, связанными с созданием технологии для добычи нефти из баженовских отложений (прим. – Баженовская свита). Даже создали национальный проект по линии Минэнерго. Сейчас Баженовским проектом («бажен») занимается ПАО «Газпромнефть». Компания очень интересная, активная, одна из немногих, которая предметно занимается новыми технологиями. Но пока, если речь идет о «бажене», говорить о каком-то серьезном прорыве мы не можем. Для того чтобы были высокие результаты, необходимо объединить усилия всех компаний, которые занимаются данной темой. Прежде всего, это ООО «Ритэк» (прим. – входит в ПАО «ЛУКОЙЛ») и сама компания «ЛУКОЙЛ», «Сургутнефтегаз», которые добывают из баженовских отложений достаточно большой объем, но они оказались в стороне от этого национального проекта.

Мы как-то сравнивали, за счет чего американцы сумели так повысить уровень добычи? За счет сланцевой нефти, потому что в технологию добычи вложено по разным данным от 30 до 100 млрд $. Я имею ввиду финансовые вложения не одной компании, а всех, которые занимались и занимаются добычей этого вида нефти.

В России для того, чтобы создать качественную технологию, необходимо вложить 3 млрд $, тогда мы получим запасы около 10, а может быть и 20 млрд т. Если помножить эту цифру на стоимость нефтяных запасов, можно увидеть рентабельность от этих научных достижений. Поэтому в данном вопросе еще предстоит серьезная работа.

4. Уже 7 лет нефтегазовая отрасль работает в условиях санкций, и она не умерла. Да, какие-то сложности есть, но они заключаются в низких темпах разработки программ по импортонезависимости. С другой стороны, еще не достигнут высокий уровень выпускаемого оборудования. В данном направлении тоже предстоит серьезная работа.

Все вопросы, которые касаются импортонезависимости, зависят от налаженности нормативно-правовой работы. Для того, чтобы заниматься всерьез импортонезависимостью, создавать свое собственное оборудование, необходимо начинать со стандартизации, с тех технических требований, которые предъявляет наша нефтяная и газовая промышленность. В России есть хорошие примеры. В соавторстве с Ш.Г. Шариповым мы написали статью о работе, которая проводится в Башкирии по привлечению их машиностроительных предприятий (а там кластер машиностроительный очень мощный) к решению проблем нефтяной и газовой промышленности.

В этом плане нужно отдать должное ПАО «Газпром», которое вместе с «Транснефтью» является одним из лидеров – уровень потребления нашего отечественного оборудования составляет 93–94 %. Но нужно иметь в виду, что структура закупок этих компаний несколько иная. Основной сегмент приходится на трубы, которые и много весят, и дорого стоят. Тем не менее, в начале прошлого года совет директоров «Транснефти» был проведен в Челябинске, где построили два завода на одной площадке, один из которых выпускает магистральные насосы для перекачки нефти, а второй – электродвигатели к ним. Это колоссальное дело и очень хороший пример.

Если говорить о влиянии санкций, то семь лет назад в отрасли соотношение импортного оборудования к отечественному было 60/40. На сегодняшний день – 43/57. Также необходимо отметить тот факт, что комплектующие для отечественного оборудования могут быть импортного производства. Тем не менее, Министерство промышленности и торговли ведет серьезную целенаправленную работу по снижению поставок оборудования по импорту, и я убежден и вижу, что в этом направлении есть серьезные успехи.
Недавно «Транснефть» ввела в Татарстане завод по производству противотурбулентных присадок, необходимых для перекачки нефти. Считаю, что подобную работу нужно продолжать. В этом плане мы ощущаем серьезную поддержку Торгово-промышленной палаты и Фонда развития промышленности (ФРП), созданного в Министерстве промышленности и торговли. Эти меры позволили 300 предприятиям развить свое производство или создать новые технологии.

5. Цена на нефть стабилизировалась и остановилась на таком уровне, который в принципе для нас приемлемый. Она, конечно, не самая лучшая.

Я всегда считал и считаю, что в нынешних условиях оптимальная цена должна быть 80 $/барр., но даже та, которая есть сейчас (55–57 $/барр.), вполне устраивает бюджет страны и многие нефтяные компании. Говорить о каких-то серьезных увеличениях не приходится. Наоборот, как мы видим по итогам года, наблюдается сокращение добычи. Сегодня результат добычи – 55 млн т. И необходимо сокращать добычу!

Трагедии или коллапса в нефтяной промышленности не произошло, и это касается, в том числе, и нашего нефтегазового комплекса. Поэтому, если подводить итоги года, нужно сказать прямо, что наш нефтегазовый комплекс работал достаточно устойчиво, исходя из тех моментов, которые были и есть в экономике нашей страны и в экспорте.

Следует отметить, что газовая промышленность из этого кризиса вышла с меньшими потерями. Здесь тоже уменьшили добычу, но значительно меньше в процентном соотношении относительно нефти.

Если говорить о влиянии санкций, то семь лет назад в отрасли соотношение импортного оборудования к отечественному было 60/40. На сегодняшний день – 43/57. Также необходимо отметить тот факт, что комплектующие для отечественного оборудования могут быть импортного производства.

Что касается перспективных цен на нефть, это оценить очень сложно. Если темпы будут составлять 3–4 %, тогда будет спрос, и мы вернемся к тем объемам добычи, которые были в предыдущие годы, значит цена может возрасти. До какого именно значения, сказать сложно, гадать не будем. Думаю, точнее и лучше говорить о цене, которая будет в конце этого года.

Хотя существуют прогнозы, что к 2030 г. цена на нефть может составить 100 $, но известен пример и 140 $, поэтому ничего страшного нет. Цена 80 $/барр. может быть оптимальной на достаточно длительную перспективу.

7. Это правильно, Менделеев предупреждал – без науки и с нефтью будут потемки.

Выход из положения должен быть один – нужно работать! Необходимо внимательно изучить и рассмотреть деятельность всех институтов развития. Сейчас в России их более 30, однако за последние 10–15 лет сделано крайне мало. Работу институтов развития нужно направить на совершенно конкретные дела. Тогда, может быть, что-то продвинется с точки зрения внедрения науки. И еще один момент: нужна заинтересованность нефтяных компаний в развитии этой науки. В СНГПР приходит много разных предложений, изобретений. Но внедрить даже хорошее и интересное предложение, если эта инициатива не исходит от самой компании, фактически невозможно.

Я часто говорил, что нам нужно возродить комитет по науке и технике, который раньше был и следил за всеми подобными делами, поддерживал все научные предложения. Об этом говорит и наш коллега МаксимовА.Л. Я очень рад, что сегодня в составе правительства Новак А.В., который серьезно занимается вопросами нефти, газа и в целом всего ТЭК.

 

П.Н. Завальный отмечает, что цифровизация всех секторов экономики – необходимое условие ее устойчивого развития, поддержания глобальной конкурентоспособности. Она предлагает новые возможности повышения эффективности государственного управления, в том числе, использования бюджетных средств, пресечения коррупции. Цифровые технологии способны упростить доступ, повысить эффективность и адресность социальной помощи. Можно будет смелее проводить необходимые реформы для более ускоренного развития экономики, поскольку будут точные инструменты социальной защиты тех, кто в ней нуждается. Цифровизация ТЭК позволит достичь более высокой эффективности операционной деятельности, инвестиционных затрат.

Интеллектуальные месторождения в нефтяной отрасли, интеллектуальные системы учета энергоресурсов, цифровое управление сетями и транспортными системами – без этого российский ТЭК просто не сможет развиваться и функционировать в условиях четвертой промышленной революции, смены мирового технологического уклада.

Наступление нового технологического уклада, четвертая промышленная революция ставят перед российской энергетикой масштабные задачи по повышению эффективности работы, развитию новых технологий, цифровой трансформации отрасли, введению в строй новых и модернизации действующих объектов.

«На выходе должен получиться новый энергетический уклад, который лучше всего описывается выражением «Интернет энергии» – некая экосистема производителей и потребителей энергии, которые интегрируются в общую инфраструктуру и обмениваются энергией. По мнению экспертов, новый технологический пакет, включающий современные энергетические, информационные и коммуникационные технологии, должен сформироваться в течение ближайших 5 лет, и именно он будет определять технологический профиль рынков оборудования, программных систем, инжиниринга и сервисов в энергетике», полагает Завальный (ред.).

Павел Николаевич Завальный заявил, открывая 18-й Международный форум «Газ России» 18 декабря 2020г., что по всем прогнозам, углеводородный характер мировой энергетики сохранится как минимум до 2040 года, несмотря на опережающий рост ВИЭ, и без нефти и газа на переходный период миру не обойтись. Делать ставку только на безуглеродные источники, как минимум, спорное решение. Такая политика и низкие цены на углеводороды дестимулируют инвестиции в отрасль, и это может привести к сокращению предложения, дефициту и последующему резкому скачку цен на газ. С учетом того, что отрасль инерционная, а инвестиционные циклы– длинные, можно получить риски серьезной разбалансировки европейского энергетического рынка.
Подводя итоги 2020 г., Павел Николаевич Завальный отметил, что мировой рынок СПГ растет опережающими темпами. По прогнозам, он может вырасти на 200 млн т уже в ближайшем десятилетии. Россия обладает рядом преимуществ перед другими производителями СПГ – большими запасами газа, удобной логистикой в плане близости к европейским и азиатским рынкам сбыта. Даже в 2020 г., когда экспорт отечественной нефти и трубного газа снизился из-за коронавирусных ограничений по всему миру, экспорт СПГ немного подрос. Важно укреплять российские позиции на мировом рынке СПГ, тем более, что развитие этого сектора индустрии дает значительный мультипликативный эффект для экономики страны. В течение 2020 г. Государственной Думой были приняты 10 федеральных законов, подготовленных комитетом, из них 6 в ходе весенней сессии и 4 – во время осенней (ред.).

Наступление нового технологического уклада, четвертая промышленная революция ставят перед российской энергетикой масштабные задачи по повышению эффективности работы, развитию новых технологий, цифровой трансформации отрасли, введению в строй новых и модернизации действующих объектов.

4. На вопрос журнала «Бурение и нефть» П.Н. Завальный ответил в рамках онлайн пресс-конференции на платформе Международного мультимедийного центра МИА «Россия сегодня».

В 2020 г. отмечалось снижение цены на нефть и на газ и с этим связано снижение выручки на 40 %. Это очень существенно. Нефтегаз давал более 200 млрд долл. Снижение будет до 125–130 млрд долл. Это чувствительно для нашего бюджета, для компаний, но не убийственно. Да, сдвинутся установленные планы по бурению скважин с учетом новых реальностей. В то же время бюджет балансируется, резервы есть. Ситуация не критичная. Я считаю, что из этой ситуации наш ТЭК выходит с минимальными потерями, как собственно и наша страна. Наблюдаются не глобальные темпы снижения экономики. Будет восстановительный рост. Я считаю, что в 2021 г. как в энергетике, так и в экономике мы восстановим позиции. В России началась вакцинация. Это позволит если не избежать снижения экономики, то значительно снизить его последствия. Это скажется на спросе, на работе экономики и, соответственно, на энергоресурсах.

Я считаю, что наш ТЭК успешно справился с этим кризисом, и дальше все будет развиваться позитивно.

Можно будет смелее проводить необходимые реформы для более ускоренного развития экономики.

1. В данном вопросе все очевидно: это обвальное падение спроса и цен, карантинные меры марта–апреля 2020 г., возвращение в сделку «Опек+». Год был богат на события! Но прежде всего, естественно, это ситуация со спросом, ситуация с ценами, которые поставили давний философский вопрос: что ждет нефть в будущем? Является ли 2020 год неким «черным годом-исключением» или это начало новых тенденций? Многие заявляют, что прошедший год стал «пиковым в истории человечества». Но я считаю, что этот трудный год научил нас тому, что будущее чрезвычайно непредсказуемо, что все прогнозы, которые дают нам гарантированные результаты, далеки от реальности.

2. Отечественный ТЭК, естественно, пострадал очень сильно. Минувший год для российского нефтегаза безусловно был самым тяжелым за последнее десятилетие. Рассмотрим, например, нефтяную промышленность. Она оказалась под «тремя ударами» одновременно. Последствия этих ударов мы увидим в 2021 г. Первый удар – ценовой (обвал цен). Второй – проблемы добычи полезных ископаемых (из-за заключения сделки ОПЕК+ была вынужденно ограничена добыча). Официальные цифры сокращения добычи – 8,6 %, экспорт просел на 12,7 %. Это чудовищные цифры. А третий удар – налоговый. Российское правительство на законодательном уровне приняло решение об изъятии у нефтяных компаний более 100 млрд руб. в 2021 г. дополнительно.
Однако газовикам не было легче. На мировых рынках газа также наблюдался обвал цен. Экспорт газа также пострадал. Наблюдались очень серьезные издержки.

Самое интересное, что в глазах правительства нефтегазовый сектор выступает неким финансовым резервом, из которого возможно забирать излишки. И отечественный нефтегаз в очередной раз выполнил роль донора!

Относительно мер по поддержке нефтегазосервиса в 2021 г. было высказано несколько предложений. Они озвучивались еще весной 2020 г. – в самый разгар ограничений. Например, идея Государственного фонда незаконченных скважин, идея создания национальных хранилищ, идея ограничения срока оплаты оказанных сервисных услуг. Мы прекрасно понимаем, что нефтегазовый сервис окажется в очень трудной экономической ситуации, придется экономить на субподрядчиках. Логика государственной политики трактует, что все, что близко к нефти не нуждается в дополнительной поддержке. К сожалению, на государственные субсидии могут рассчитывать только крупные компании, которые мотивируют эту поддержку тем, что они реализуют «гигантские прорывные проекты».

3.Параллельно с этой идеей в течение последних 15 лет в России доминирует мнение о том, что нефтегазовый комплекс бесперспективен, что от него необходимо отказаться. В 2020 г. эта идея начала продвигаться еще более агрессивно в контексте пандемии. Как мне кажется, все это десятилетие сама отрасль занимала пассивную позицию. О самой отрасли отзывались в негативном ключе. Агрессивное давление наблюдается и сейчас. Ресурсно-инновационное развитие воспринимается неадекватно, а все силы предлагается бросить в некий «энергопереход», в том числе и на научный, некие «центры прорыва», которые фигурируют в различных инновационных зонах. Генерировать инновации в настоящее время не представляется выгодным.

4.С одной стороны, схема влияния западных экономических санкций проста – санкции могут стимулировать развитие отечественных технологий. В результате их влияния, естественно, начинают задумываться о продвижении новых технологических процессов. С другой стороны, зачастую, их влияние чрезвычайно сложно и неоднозначно. Можно привести и успешные примеры (по буровому оборудованию), и очевидные провалы (в области гидроразрывов пласта, сейсморазведки, изучении и добычи на шельфе). Все это определяется сложностью нефтегазовой отрасли.

Неоднозначность сегодняшней ситуации определяется и исторически сложившимися причинами. В Советском Союзе, например, разработками шельфа занимались значительно меньше, чем сушей. В данном вопросе не был накоплен интеллектуальный багаж, который бы собирался десятилетиями. За срок, ограниченный 5–10 годами, создать значительный потенциал невозможно!
Официальная статистика импортозамещения говорит: в настоящее время 50 % оборудования – российского производства. Конечно, можно заявить, что это неплохо. Однако наблюдается явная неравномерность по сегментам, которая видна на примере оборудования для осуществления гидроразрыва пласта или приборов программного обеспечения. В этих сферах доля импортного оборудования может достигать и 90 %. И с этим сложно что-либо сделать. Также можно добавить, что и заявленная цифра в 50 % не выглядит привлекательной– значительную конкуренцию представляет Китай. На сегодняшний день мы понимаем все реальные риски.

5. Делать прогноз относительно цен на нефть чрезвычайно сложно. Этот вопрос необходимо вначале адресовать вирусологам и медикам. После анализа их прогноза и можно говорить о цене на нефть. К сожалению, ожидаемые результаты не обнадеживают. Что же касается альтернативной энергетики, то ее развитие в России затруднительно. На сегодняшний день мы не можем создать конкурентоспособный экспортный продукт. Приведу элементарный пример, который можно математически просчитать: строительство и эксплуатация ветряных станций. Если, например, необходимо импортировать технологии из Германии, чтобы производить так называемую «зеленую энергию» в России и затем экспортировать ее обратно в Германию, то математически выходит, что этот процесс будет в 6–8 раз дороже, чем экспорт газа. Экспортировать электричество очень дорого! Если бы было выгодно экспортировать электричество, то уже давно бы экспортировали не газ, а произведенное из него электричество. К сожалению, это тупиковый путь, который предлагается с единственной целью – получить субсидии или дотации.

6.На сегодняшний день развитие нефтегазохимии является одной из самых востребованных тем в отрасли. В этом есть определенные сдвиги: развивается и газохимия, и нефтехимия, поэтому нельзя заявлять, что отрасль пребывает в стагнации. Принимаются интересные решения (например, обратный акциз по метану), ощущается готовность Минфина поддерживать отрасль специальными субсидиями. Однако вопрос значительно шире. Не поздно ли начинать подобные действия? Сегодня конкуренция в отрасли довольно жесткая. Некоторые известные проекты газохимических и нефтехимических предприятий чрезвычайно интересны. Однако и они упираются в попытку «выбить» государственные субсидии на их реализацию. В данном контексте я против того, чтобы переработка затевалась ради самой переработки! Должны быть экономически рентабельные проекты, которые бы воплощались с учетом логистики. Ведь если есть сырье, а мы не знаем, как доставить его до рынка сбыта дешевле, то какой вообще смысл в подобном проекте?

Развитие нефтегазохимии является одной из самых востребованных тем в отрасли. В этом есть определенные сдвиги: развивается и газохимия, и нефтехимия, поэтому нельзя заявлять, что отрасль пребывает в стагнации.

7.Совершенно ясно, что наука, особенно связанная с нефтегазовым комплексом, не может развиваться исключительно за бюджетный счет. Поэтому рассчитывать на то, что мы вернемся к так называемой советской модели финансирования науки не приходится. В процессе конкуренции выигрывают те научные разработчики, которые интересны крупным компаниям. Если ученые способны предлагать интересный продукт, то спрос на него найдется. Но, к сожалению, мечты о старой советской системе, когда деньги из бюджета поступали бесперебойно, все еще есть. В современных реалиях ситуация кардинально изменилась. Наука уже не может быть абстрактной.

Относительно нефтегазовых компаний: необходимо увеличивать расходы на НИОКР, и с этим я полностью согласен. Однако и в этом вопросе есть две крайности. Например, можно предложить обязать все нефтегазовые компании финансировать научные разработки. Другая крайность заключается в том, чтобы отменить все инвестиции в данной сфере и минимизировать текущие затраты. Но от этих решений пострадает прежде всего наука, и интересные и важные проекты не будут завершены.

 

1. Главное событие – это значительное снижение объемов потребления нефти в связи с пандемией коронавируса. Таким образом, на рынке оказался излишек нефти, что привело к сильному снижению цен на нефть. Излишек оперативно пришлось компенсировать соглашением о снижении добычи ОПЕК+. В противном случае цены на нефть были бы на грани рентабельности, что прямо негативно повлияло бы на доходы отрасли в целом и нашей страны в частности.

2. Российский ТЭК, безусловно, сильно пострадал, в первую очередь от падения доходов от экспорта нефти в связи со снижением объемов добычи. Компании сократили объем бурения, приостановили реализацию ряда проектов, сокращали персонал. Но здесь важно понимать, что если бы не было вынужденного соглашения о снижении добычи, то тогда цена на нефть могла быть в несколько раз меньше, и это еще больше ударило и по самим компаниям, и по российскому бюджету.
На сервисные компании ограничение добычи повлияло самым негативным образом. Объем бурения сократился в среднем по стране на 30 %, что является беспрецедентной величиной. Если крупные сервисные компании еще могут выдержать данное сокращение, то средние и небольшие уже нет. Мы наблюдаем процесс банкротств и закрытий сервисных компаний. Этому способствует также значительное увеличение сроков оплаты нефтегазовых компаний своим подрядчикам. Например, «Татнефть» платит через 360 дней после выполнения работ, «Газпром нефть» через 180 дней. Это смертельные условия для бизнеса!

необходимо менять условия контрактов, учитывать долгосрочные интересы, и формировать условия для развития российских производителей и подрядчиков.

Что касается поддержки российского нефтегазового сервиса, то тут все плохо. Фактически, каких-либо специализированных отраслевых мер нет. Наиболее эффективной мерой была бы реализация инициативы по созданию фонда незавершенных скважин, когда нефтяные компании строили бы скважины «впрок» без ввода их в эксплуатацию до окончания действия соглашения ОПЕК+ или изменения его параметров, что давало бы заказы на бурение и сопутствующие услуги и оборудование.

Наиболее эффективной мерой была бы реализация инициативы по созданию фонда незавершенных скважин, когда нефтяные компании строили бы скважины «впрок» без ввода их в эксплуатацию до окончания действия соглашения ОПЕК+ или изменения его параметров, что давало бы заказы на бурение и сопутствующие услуги и оборудование.

Но до сих пор эта инициатива не реализована из-за неспособности договориться Минфина, Минэнерго и нефтегазодобывающих компаний. Насколько мы это видим – из-за разногласий в получении потенциальной прибыли от данных проектов. А в это время наши сервисные компании закрываются, проводятся сокращения и теряются квалифицированные кадры.

В подобной ситуации мы ожидаем увеличения доли иностранных сервисных компаний в России. Таким образом, будет происходить импортозамещение наоборот и зависимость от иностранных технологий и компаний в данном

Идет загрузка следующего нового материала

Это был последний самый новый материал в разделе "Ассоциация в СМИ"

Материалов нет

Наверх