Наум Ефуни: второй человек в Главнефти

Любая бюрократическая структура настроена на публичность и узнаваемость, в первую очередь, ее первого лица. Попробуйте с ходу назвать фамилию хотя бы одного из заместителей нынешнего министра энергетики России Александра Новака или его предшественника на этом посту Сергея Шматко. Кто сможет вспомнить замов легендарных советских министров нефтяной промышленности Евсеенко, Шашина, Мальцева, наркомов Байбакова, Седина или начальника нефтяного главка Наркомтяжпрома Баринова? Хотя короля, как известно, делает свита.

Спасти будущего маршала

Казачья сотня скатывалась под горку с гиканьем и свистом. Чубатые донцы, наторелые в джигитовке, залихватски свешивались с седел с трехметровыми пиками наперевес. Кавалерийский полк красных, прикрывавший расположение 14-й стрелковой дивизии, не успевал развернуться во фронт и осаживал правым крылом. Мешкавший левый фланг кавалерии «рванули» за собой три конника. Лошади понесли в карьер. Вылетевший вперед всадник, на полном скаку отстреливался из нагана, успевая уворачиваться от казачьих пик. Он уже было пронзил насквозь казачью лаву, когда бородатый станичник ловко выдернул из-за спины карабин и вполоборота выстрелил ему вслед… Раненого в ногу бойца, сползавшего с седла, успели подхватить скакавшие следом два товарища…

Так, в схватке с деникинцами за местечко Поворино под Воронежем летом 1919 года военком Наум Ефуни, будущий заместитель начальника Главного управления нефтяной промышленности Наркомтяжпрома СССР, и комдив Александр Степинь, умерший в 1920 году от тифа, вытащили из боя 22-летнего помначштаба Кирилла Мерецкова, будущего Маршала Советского Союза. Знаменитый военачальник запомнил тот бой в деталях. Правда, в первой версии его мемуаров в 1967 году фамилия Ефуни не упоминалась. Клеймо «врага народа» с него полностью не смыла даже посмертная реабилитация.

Бурная молодость

Наум Давидович Ефуни родился 1 августа 1897 года в Двинске (ныне — латвийский Даугавпилс). В 1915 году после окончания городского реального училища поступил на электромеханическое отделение Московского техникума. Но время для учебы было слишком бурное. Нараставший в России по ходу Первой Мировой войны политический кризис рикошетом зацепил и Наума Ефуни — за участие в революционном движении его отчислили со 2-го курса техникума.

Оставшийся без стипендии и крыши над головой, Ефуни давал частные уроки, а в перерывах между ними дежурил в санитарных поездах, снаряженных Московским комитетом Всероссийского земского союза. Кроме того, он подрабатывал в «студенческом отряде» при Осотопе (Особом совещании по топливу), ведавшим заготовкой и распределением топлива — студентам доверяли продажу дров московской бедноте.

Февральскую революцию Наум Ефуни встретил с воодушевлением: разоружал полицию, вступил в ВКП(б). После Октября записался в Красную гвардию, в 1918 году ушел добровольцем на фронт.

Кавалер золотых часов

За два года Наум Ефуни проскакал по службе от рядового красноармейца сводного артдивизиона до комиссара Второй Конной армии. Сражался под началом командарма Филиппа Миронова, героя Гражданской войны, вероломно убитого и растоптанного родной Советской властью.

Вторая конная под командованием Миронова, форсировав в ноябре 1920 года Сивашский залив и заняв Крым, фактически поставила точку в Гражданской войне. В боях с врангелевцами комиссар Ефуни лично поднимал бойцов в атаку, был дважды ранен, награжден орденом Красного Знамени (в то время — высшим знаком отличия Советской республики) и отмечен наградными золотыми часами ВЦИК.

В 1921 году Наум Ефуни хотел демобилизоваться, но ему отказали — по стране полыхали крестьянские восстания, которые усмирялись регулярными частями Красной армии под командованием прославленных полководцев — Фрунзе, Буденного, Жукова, Шапошникова… Ефуни откомандировали комиссаром 22-й дивизии на подавление мятежа на Кубани, а потом назначили в Дагестан, где Наум служил военным комиссаром и командовал частями особого назначения. Около двух лет Ефуни работал заместителем председателя местного управления Народного комиссариата земледелия — проводил в жизнь советскую аграрную политику, основой которой была национализация земли. 

«Сам бурильщик, сам тартальщик»

В Грозный в 1926 году Наума Ефуни перевели по протекции управляющего трестом «Грознефть» Иосифа Косиора, вскоре ушедшего на повышение в Москву, в ВСНХ СССР. Косиор пробил кандидатуру Ефуни на должность начальника Новогрозненских нефтепромыслов. О подоплеке такого решения остается только догадываться. Возможно, Наума Ефуни рекомендовал Косиору его грозненский заместитель Константин Рябовол. Свояки Наум Ефуни и Константин Рябовол были женаты на родных сестрах, Елизавете и Вере Вилецких.

Итак, из Махачкалы Ефуни переехал в соседний Грозный. Нефти там было много, и отличного качества. До революции Новогрозненские промыслы выдавали на гора до 50 млн пудов в год — половину всего добываемого в Грозненском регионе объема (вторая половина приходилась на долю Старогрозненских и Вознесенского промыслов.) Но в ноябре 1917 года на Новых промыслах случился колоссальный пожар — фонтаны скважин горели на протяжении… полутора лет, и их даже не пытались тушить. По самым скромным оценкам, за время пожара сгорело свыше 1,5 млн тонн нефти.

Вывести Новогрозненские промыслы на уровень 1913 года, так любимого советской статистикой, смогли лишь к середине двадцатых годов. При Ефуни на промыслах активно внедрялось вращательное бурение и электрификация, был совершен революционный переход от допотопного тартания к механизированной (насосной) эксплуатации скважин. Вместе с немудреной песенкой «Сам бурильщик, сам тартальщик, сам хозяин буровой» навсегда ушла в историю старейшая нефтяная профессия.

Добыча нефти в Грозненском регионе начала расти, но в начале тридцатых годов последовал вполне объяснимый спад — увеличивалось обводнение высокопродуктивных пластов Старогрозненского и Октябрьского (Новогрозненского) месторождений, а освоение новых нефтеносных участков (например, Малгобекского), отставало. В 1937 году снижение добычи на грозненских промыслах объяснят происками «врагов народа»…

На всякий пожарный случай

26 июля 1930 года на промысле Майнефть (поселок Нефтегорск нынешнего Краснодарского края) из-за неосторожного курения загорелась замазученная рощица. Пожар, которому способствовала летняя жара и сушь, разгорался, рабочие начали засыпать оголовки скважин песком, но не успели — на скважине №45 полыхнул сифонивший газ. Температура и давление в скважине нарастало, и вскоре в небо взметнулся 80-метровый огненный столб горящей нефти. Взрыв был настолько сильным, что наружу выбросило обсадную колонну.

На тушение скважины стянули пожарные команды из Краснодара и Ростова-на-Дону, подключили военных, перебросили на Майнефть команду грозненских специалистов во главе с Наумом Ефуни. Но первое время даже подойти к огненному фонтану ближе чем на 200 метров было невозможно: горела одежда, от рева лопались барабанные перепонки.

Почти два месяца пламя пытались заглушить снаружи — забрасывали огонь чугунными шарами, заваливали камнями и железным ломом. Попробовали накрыть фонтан железным 300-тонным колпаком, но струя огня прожгла его за сутки.

Осенью, чтобы сбить приток нефти и газа, скважину решили взорвать. Но после двух подземных взрывов, на которые ушло три тонны пироксилина, пожар разгорелся с новой силой — кратер его очага достиг 25-метровой глубины и диаметра 60 метров. Тогда впервые в отечественной практике было предложено применить для тушения пожара надземный взрыв.

Операцию назначили на 7 апреля 1931 года. На кратер было направлено более десятка мощных струй воды. Одновременно по стальному канату к фонтану спустили взрывчатку. Взрывом мощностью 50 кг тротилового эквивалента пламя удалось сбить. Спекшийся раскаленный грунт заливали водой трое суток.

10 августа 1930 года вопрос о пожаре в Нефтегорске рассматривался на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Согласно его решению, руководство треста «Грознефть» не уделяло Майнефти внимания, и поэтому промысел был выделен в самостоятельный трест. Заместителем управляющего нового треста «Майнефть» назначили Наума Ефуни. Через полгода Ефуни в числе других нефтяников-передовиков за досрочное выполнение плана первой пятилетки был удостоен высшей советской награды — орденом Ленина с порядковым номером 55. Спустя два месяца Ефуни отозвали в Москву и назначили заместителем начальника Главного управления нефтяной промышленности Всесоюзного Совета Народного Хозяйства (ВСНХ) — Главнефти.

«Сбыт или не сбыт?» 

Перевод Ефуни в Москву совпал с масштабной административно-управленческой реформой в промышленности, направленной на полную централизацию планирования и управления экономикой. Вскоре на базе ВСНХ было создано три отраслевых наркомата: тяжелой, легкой и лесной промышленности. Наркомтяжпром (НКТП) возглавил Григорий (Серго) Орджоникидзе, нефтяной главк наркомата — Михаил Баринов, а его заместитель Наум Ефуни стал курировать, говоря современным языком, сектор даунстрима (переработку и сбыт), одновременно возглавляя Всесоюзное объединение «Союзнефтесбыт».

К концу первой пятилетки нефтепродукты были самой крупной статьей советского экспорта (нефть в годы мирового экономического кризиса с трудом торговалась за рубежом даже по демпинговым ценам). К 1937 году планировалось довести нефтяной экспорт до 10 млн тонн, причем на нефть-сырец отводилось всего менее 6% этого объема. Но плановое задание второй пятилетки не учитывали существенные изменения внутренней и внешней рыночной конъюнктуры — индустриализация в СССР резко увеличила внутренний спрос на все виды горючего, а темпы прироста нефтедобычи существенно замедлились.

Нефти едва хватало на собственные потребности советской экономики, и поэтому экспортные объемы нефтепродуктов в середине тридцатых годов упали в несколько раз. В рейтинге товаров, обеспечивавших основную валютную выручку внешней торговли, горючее откатилось на 4 место, уступив «пьедестал почета» лесоматериалам, зерну и пушнине. 

Одиннадцать вредителей Анцеловича

18 февраля 1937 года покончил с собой Орджоникидзе. Для советской промышленности это было дурным предзнаменованием.

Итоги работы нефтяной отрасли за 1936 год были неутешительны. Даже заниженный относительно контрольных цифр второй пятилетки план нефтедобычи (30 млн тонн) оказался провален. Тогда же, в феврале, на очередном Пленуме ЦК ВКП(б), Сталин озвучил печально знаменитый тезис об «обострении классовой борьбы по мере строительства социализма». Реакция последовала незамедлительно.

В Главнефть нагрянула комиссия советского контроля во главе с оголтелым партийным чиновником Наумом Анцеловичем. Поиск «крайних» в нефтяном главке спустя два месяца привел к обнаружению «троцкистского заговора». В докладной записке Анцелович сообщил о «наличии вредителей и вредительской работы в главке». Список из одиннадцати наиболее отъявленных «вредителей» открывала фамилия Ефуни.

Без последнего слова

За Наумом Давидовичем пришли 23 мая 1937 года. Изъяли ордена, сберегательную книжку со вкладом на 2187 рублей, несколько писем начальника треста «Башнефть» Сергея Ганшина (его арестуют через месяц, в июне) и книги из числа запрещенных, — «1905 год» Троцкого, «Заметки экономиста» Бухарина… Ефуни жил с Бариновым в одном доме — на Смоленском бульваре, 17 (теперь здесь установлена памятная табличка «последнего адреса»). 

Баринова арестовали в сентябре, после чего Главнефть накрыла лавина арестов. Волна массовых репрессий прокатилась по всем нефтяным районам страны — от Баку до Печоры, от Майкопа до Сахалина.

Судя по протоколу первого допроса от 16 августа, заполненному от руки, Ефуни категорически отрицал свою вину и причастность к нелегальной троцкистской организации. Но 21 августа он «неожиданно» начал давать признательные показания. Эти многостраничные «признания» отпечатаны на машинке и, вполне вероятно, подготовлены заранее — фабрикация громких дел в 1937 году была поставлена на конвейер.

На суде Ефуни виновным себя не признал и показал, что в ходе следствия оговорил себя. Последнее слово ему не предоставлялось. 26 ноября 1937 года он был расстрелян.

В 1955 году Военная прокуратура СССР реабилитировала Наума Ефуни, одновременно указав, что многие следователи, занимавшиеся делом о «контрреволюционной троцкистской организации» в нефтяной промышленности, затем были уличены в преступной практике получения заведомо ложных показаний от арестованных и осуждены за фальсификацию уголовных дел. В итоге они разделили печальную судьбу своих подследственных. В горниле «классовой борьбы» люди гибли без разбора на лучших и худших.

Алексей Нерослов,
Музей пермской нефти